Посольский Спасо-Преображенский мужской монастырь на Байкале

      Выше уже упоминалось, что в 80-е гг. XVII в. маньчжуры и подконтрольные им монгольские племена (подданные Очирой-хана) начинают развивать экспансию на север. Цинское государство, сформировавшееся на останках державы династии Мин, подавило к этому времени сопротивление китайского народа, рассчитывая освободившиеся воинские силы использовать для новых завоевательных войн, в которых маньчжуры видели надежный и единственный залог процветания своей державы. В это время российские власти в Восточной Сибири проводят реорганизацию управленческих структур. Восточносибирские уезды (Якутский, Иркутский, Илимский, Нерчинский и Албазинский) объединяются в Енисейское воеводство, во главе которого был поставлен князь К.О. Щербатов. Тогда же цинские войска начинают совершать нападения на русские поселения, захватывая и разоряя небольшие остроги. Первым существенным препятствием на пути маньчжурских войск была русская крепость Албазин. Цинские военноначальники рассчитывали постепенно, путем захвата расположенных поблизости русских поселений, блокировать Албазин, а затем и принудить к сдаче. В дальнейшем захватчики предполагали присоединить к своим владениям русские земли в Восточной Сибири вплоть до Якутска и Енисейска.

      В 1685 г. марте цинские войска появились у Албазина, разоряя лежащие поблизости от него русские поселения, стараясь помешать посеву хлеба и, таким образом, лишить албазинцев пропитания. Одновременно подконтрольный цинской империи Очирой Саин-хан предпринял попытку наступления на Иркутск, но не смог, не смотря на месячную осаду и многократное численное превосходство, взять Тункинский острог, прикрывавший иркутское направление. В июне 1685 г. маньчжуры осадили Албазин, предполагая длительной осадой принудить гарнизон к сдаче. В конце концов, цинским войскам удалось, хотя и не в полной мере, добиться своего: албазинцы, оставшись без продовольствия и боеприпасов, приняли условия врага. Однако дальнейшее наступление маньчжуров не удалось, во многом потому, что в недавно покорённом Китае вновь вспыхнуло восстание. Албазин оставался в руках русских

      Однако агрессивные вылазки цинских войск не прекращались. В начале июня маньчжуры вновь попытались приступом взять Албазин, что им не удалось. Тогда Албазин был блокирован, и 7 июля 1686 г. началась длительная осада, закончившаяся лишь в декабре. Против пяти тысяч маньчжурских воинов стояли 826 русских, из которых выжило не более 150-и. Однако взять Албазин цинским войскам так и не удалось.

      В последующем, несмотря на то, что китайский богдыхан ещё в 1685 г. предложил начать мирные переговоры, военный действия маньчжуров и их монгольских вассалов продолжались. В январе 1688 г. отряды Очирой-хана вторглись на русскую территорию. Монголы надеялись взять Селенгинск и одновременно перерезать транспортные коммуникации в районе Байкала, но, потерпев сокрушительное поражение в районе Удинска, были вынуждены отступить.

      Окончанием, хотя и весьма условным, военного противостояния с цинским Китаем можно считать подписанный в Нерчинске 29 августа 1689 г. договор. Россия отказывалась от Амура, но все прочие территории, которые желало получить цинское правительство, остались в составе Русского государства.

      Во время нападения маньчжуров в 1685 г. были захвачены несколько десятков русских людей, около 45-и, а с ними и священник Максим Леонтьев, которому удалось захватить с собой икону и некоторую церковную утварь. Пленников поселили на окраине Пекина, и императором-богдыханом им было разрешено освятить как православную церковь пустующее буддийское святилище. Занимавший тогда Тобольскую кафедру Митрополит Игнатий в своём письма о. Максиму утешал пленённых китайцами албазинцев: «да не смущается, ниже да оскорбляется душа твоя и всех плененных с тобою о вашем таковом случае, понеже Божией воле кто противиться может? А пленение ваше не без пользы китайским жителям, яко Христовы православные веры свет им вами открывается, и вам спасение душевное и небесная мзда умножается». В 1695 г. Владыка Иоанн прислал албазинцам антиминсы, без которых нельзя совершать Божественную литургию, что и сделало возможным устройство православного храма. Отец Максим Леонтьев окормлял албазинцев до самой своей смерти, последовавшей в 1711 (1712?) г., будучи первым, из известных нам, православных священников в Китае. И мы едва ли ошибёмся, если скажем, что начало православной русской миссии в Китае было положено им и другими плёнными албазинцами в 1685 г.

      Впервые о существовании в Пекине небольшой колонии албазинцев, имеющей свой православный храм, в столице России узнали в 1698 г., из отчёта тобольского дьяка Андрея Виниуса, составленного им для Царя Петра I, живо заинтересовавшегося возможностью создания православной миссии в Китае. На первый взгляд, такое внимание к вопросам православного миссионерства со стороны Пера I, совершившего антиканоническую синодальную реформу, преследовавшего православных архиереев и славного, кроме всего прочего, мерзким «всешутейшим и всепьянейшим собором», кажется более чем странным. Но, при более внимательном рассмотрении причин, побудивших Царя-реформатора к организации православной миссии в Пекине, становится очевидным, что они были в корне отличными от тех, которые считали основными его царственные предшественники. По мнению церковного историка И.К. Смолича, «Московским царям казалось само собой разумеющимся, что Церковь должна обращать нехристиан в православие, не потому что она главенствующая Церковь в государстве, а потому, что она православная». Взгляды Петра I были принципиально иными. Церковь для него – институт воспитания «хороших подданных», средство повышения общественной нравственности, духовная же, мистическая сторона Её жизни Петром плохо воспринималась и потому не учитывалась. Этим и объясняется его стремление к протестантским по своему духу реформам и гонениям на монашество. Но, будучи трезвомыслящим и весьма дальновидным политиком, последний русский Царь и первый Всероссийский Император сразу же понял, что существующая в Пекине православная миссия может быть с успехом использована и как дипломатическая. Учитывая то, что Пекин до сер. XIX в. предпочитал воздерживаться от каких-либо контактов с иноземцами, рассматривая их как варваров, обитающих на окраинах всемирной китайской империи, шанс получить такой дипломатический канал упускать было нельзя.

      Описанные нами события нашли своё непосредственное отражение в истории Посольского Спасо-Преображенского монастыря. Недавно основанная монашеская обитель занимала исключительно важное географическое положение, благодаря чему становилась своеобразным «транспортным узлом» по дороге на Дальний Восток. По этой причине многие путешественники, бывавшие в этих местах, проезжали через Посольский монастырь. Миновать обитель было невозможно, ибо наиболее удобный путь, связывающий предбайкальские земли с Забайкальем и, далее, Дальним Востоком, лежал через монастырь, содержащий пристань и верфь. Такое расположение монашеской обители мы можем понимать как явное и несомненное проявление благой воли Божией: благодаря тому, что монастырь оказывался на пути на Восток и, в частности, в Китай, он естественно становился миссионерским центром.

      18 июня 1700 г. Царь своим указом повелел тобольскому митрополиту не только развивать внутреннюю миссию в Сибири, но и в последующем, переходя границу с Китаем, начать миссионерскую деятельность на его территории. Столь масштабные планы, основную цель которых Пётр I видел, вероятно, в усиление русского политического и культурного влияния в Китае, требовали создания режима «максимального благоприятствования» для православных миссионеров.

      Развитие православной миссии в Китае, и Посольского монастыря в XVIII в. тесно связано с трудами Григория Афанасьевича Осколкова, одного из его первых ктиторов. Сам Осколков, происходивший из старинного дворянского рода, был «китайского каравана комиссар купчина». Занимаясь торговлей, он одновременно состоял и на государственной службе, контролируя торговые сношения с Китаем, а заодно и выполняя и некоторые дипломатические функции. Время его деятельности как раз совпадает с началом петровской политики осуществления российского влияние в цинской империи через православную миссию. В этом смысле примечательна грамота тобольского митрополита Филофея от 15 мая 1704 г., обязывающая духовенство городов Сургут, Нарым, Кецкий острог, Лосиный Яр, Енисейск, Иркутск, Нерчинск, а также Селенгинского дистрикта, «о снабжении в дорогу посланных в Китай и Монголию…для проповеди Слова Божия миссионеров, при караване купчины Григория Осколкова». Надо полагать, данное распоряжение Высокопреосвященнейшего Филофея являлось следствием ранее данного Царём предписания об организации миссионерской деятельности в Китае. Вероятно, и Григорий Осколков ехал не только для того, чтобы торговать на китайских рынках. Именно он будет вести переговоры с цинским правительством о создании в Пекине православной миссии, которые и увенчаются успехом в 1711 г. А в 1704 г. его задачей, вполне вероятно, было содействие организации, пусть даже и нелегальной, миссионерской деятельности.

      Совершая периодический поездки в Китай, путешествуя по Восточной Сибири, Г.А. Осколков неоднократно бывал в Посольском монастыре, и полюбил его всей душой. Несомненно, монашеская обитель на байкальском берегу оставляло неизгладимое впечатление во всяком чутком христианском сердце. В те годы, когда Григорий Осколков впервые начинает бывать здесь, эта была небольшая, даже убогая пустынь. Наверняка он встречал здесь тогдашнего её настоятеля, игумена Макария – одного из двенадцати участников Даурской миссии, прибывших проповедовать Православную Веру в Забайкалье. Общаясь с насельниками монастыря, рассказывавшими ему о своих скорбях и нуждах, Григорий Осколков хорошо узнал все те трудности, которые стояли перед обителью, и проникся желанием помочь. Он становится одним из первых ктиторов монастыря, долгое время быв единственным его благотворителем.

      В 1706 г. Г.А. Осколков испросил благословение у митрополита тобольского и всея Сибири Филофея на постройку в Посольском монастыре каменного храма во имя Преображения Господня, каковое и было получено. Сразу же после этого Григорий Осколков отдаёт распоряжения о начале работ по заготовке кирпича, которые и продолжались практически до его смерти в 1714 г. Одновременно на его средства были построены настоятельские покои и келии для братии и некоторые хозяйственные сооружения. Для новой церкви был приобретён резной иконостас и золото для его золочения, колокола и богослужебные книги. Также в дар монастырю Г.А. Осколков передал принадлежавший ему скотный двор, находившийся в 20-и верстах от обители (названный Монастырский Дворец, сейчас – село Степной Дворец.) Щедрые пожертвования Г.А. Осколкова заложили основу экономической независимости Посольской обители, до того бывшей подворьем Селенгинского Свято-Троицкого монастыря.

      В 1707 г., будучи в Москве, Г.А. Осколков подал челобитную Государю, в которой просил его выделить Посольскому монастырю рыбные ловли в Каргинском Соре (залив Прорва), пашни и сенные покосы от Прорвы до устья Селенги и р. Темлюй. Казалось бы, подавать подобное прошение Царю-реформатору, сравнительно далёкому от Церкви, не понимавшему и презиравшему монашеству, которое в его глазах представлялось скопищем «тунеядцев», было безсмысленно. Однако Пётр I своим указом передал недавно созданному Посольскому монастырю всё, что упоминалось в прошении. Причина этого, как нам представляется, заключалась в стремлении Петра реализовать свой план усиления русского влияния в Китае и в Восточной Сибири, посредством православной миссии. В предполагавшейся системе миссионерского проникновения в Китай Посольский монастырь занимал одно из ключевых мест, будучи настоящим вратами, важнейшим перевалочным пунктом на пути на Восток. Такое его местоположение обуславливало его важность и для российской государственной и экономической инфраструктуры на восточных окраинах.

      Идея организации православной миссии в Китае была встречена цинским правительством очень настороженно. Дипломатические переговоры, в которых непосредственное участие принимал Г.А. Осколков, не приводили к успеху до 1711 г. Лишь когда скончался окормлявший пленённых албазинцев священник Максим Леонтьев, китайцы разрешили пропустить на свою территорию православных клириков, причём сфера их деятельности ограничивалась албазинской колонией. Переговоры с китайской стороной о допуске православных миссионеров проводились всё тем же Г.А. Осколковым, и потому разрешение создать миссию в Пекине по праву может считаться его заслугой.  

      Первая православная миссия, во главе с архимандритом Илларионом (Лежайским), прибыла в Пекин ориентировочно в конце 1715-го – начале 1716 г. О служении первых миссионеров известно очень немного, и есть основания полагать, что оно было не слишком успешным (тем более что китайские власти были в этом не заинтересованы, и потому старались ограничить сферу их деятельности.) После того, как в 1718 г. о. Илларион скончался, в Пекине не осталось почти никого из прибывших туда с ним пяти священно- церковнослужителей, вернувшихся в Россию по различным причинам. Возникла необходимость формирования новой духовной миссии, во главе которой был поставлен уже епископ, специально для того рукоположенный (5 марта 1721 г.), Свт. Иннокентий (Кульчицкий), из насельников Александро-Невского монастыря, бывший до того «флотским обер-иеромонахом». Несомненно, что учреждение архиерейской кафедры в Пекине весьма способствовало бы распространению Православия в Китае, однако сбыться столь, казалось бы, благому намерению было не суждено.

      В марте 1722 г. Свт. Иннокентий вместе с прочими миссионерами достиг границы с Китаем, но цинское правительство запретило ему въезд. Начался долгие период ожидания, продлившийся до 1727 г. В это время, не имея возможности приступить к своему миссионерскому служению, Свт. Иннокентий живёт то Селенгинском Свято-Троицком монастыре, то в г. Старо-Селенгинске. Известно, что около пяти месяцев Святитель провёл в Посольском Спасо-Преображенском монастыре, и название «Посольское» монастырскому селу дал именно он. Здесь Святитель встретился с архимандритом Мисаилом, ставшим впоследствии его духовником. Период вынужденного, хотя и, надо полагать, относительного бездействия продолжался до января 1727 г., когда Свт. Иннокентий указом Императрицы Екатерины I был поставлен епископом Иркутским. Длительные переговоры с китайской стороной о разрешении въезда православного архиерея ни к чему не привели: как доносил русский чрезвычайный посол в Пекине С.Л. Владиславич-Рагузинский, «богдыхан такую превеликую особу никогда принять не повелит: понеже у них «великий господин» называется их папа или кутухта». Официальным предлогом запрета въезда послужило титулование православного епископа «господином», в чём китайцы увидели унижение своего богдыхана и своей религии. Впрочем, это, конечно, был лишь предлог.

      Ещё до того, как окончательно выяснилось, что китайцы ни в коем случае не пропустят Свт. Иннокентия в Китай, было решено направить в Пекин миссию под началом архимандрита, о. Антония (Платковского). Прибыв в Пекин в июне 1729 г., он руководил работой миссии до 1736 г., когда, по требованию цинских властей был отозван. Одной из причин, вызвавших недовольство китайской стороны, могло быть крещение нескольких десятков китайцев (в 1731 г., напр., было крещено 25 человек), и потому российское императорское правительство, заинтересованное в православной миссии прежде всего как в дипломатическом канале, указало «не раздражать» китайские власти.

      В ноябре 1736 г. православную духовную миссию в Китае возглавил архимандрит Илларион (Турсов), бывший недолгое время, в том же 36-м году, настоятелем Посольского Спасо-Преображенского монастыря. С сожалением приходится отметить, что под руководством о. Иллариона деятельность православных миссионеров, которой чинили препятствия как цинское правительство, так и Петербург, более всего заботившийся о своих политических интересах, не была успешной. Миссия практически бездействовала на протяжении всего XVIII в. и первой половины XIX-го в., вплоть до 1863 г., когда она, наконец, было освобождена от дипломатических функций, и миссионерская работа стала осуществляться более активно. Конечно, это вовсе не означает того, что православная духовная миссия в Пекине бездействовала совершенно. Известно, что в XVIII в. в иные года крестили по несколько десятков китайцев, но в целом, всё же, православное миссионерство не было успешным. Российское правительство изначально рассматривало миссионерскую деятельность как второстепенную, считая наиважнейшими дипломатические задачи, стоявшие перед миссией. И с ними она, действительно, справлялась совсем неплохо. Православному духовенству удалось наладить очень хорошие, в сравнении с другими европейцами, отношения с двором богдыхана, и долгое время благодаря православной духовной миссии в Пекине Петербург имел относительно полноценное дипломатическое представительство, чего тогда не было ни у одного другого европейского государства, ни у США.

      В составе православной миссии в Китае в разное время было немало насельников Посольского Спасо-Преображенского монастыря, который по праву может именоваться основным миссионерским центром Русской Православной Церкви на Востоке. Кроме архимандрита Иллариона (Турсова), долгое время (12 лет) служил в Пекине о. Илия, ставший игуменом монашеской обители на Байкале в 1793 г. Уже в XIX в., в 1844 г., настоятелем Посольского монастыря станет игумен Даниил (Сивилов), долгое время работавший в составе православной миссии в Пекине, являющийся одним из основоположников научного китаеведения в России. Им были составлены четыре словаря, написана «Всеобщая история Китая» и составлена «Китайская хрестоматия». На настоятельское место в Посольскую обитель он перевёлся по собственному желанию. Отец Даниил был одним из учредителей Иркутского «музеума», сотрудничал с Русским географическим обществом, и впоследствии, будучи переведён в 1863 г. в Борисоглебский монастырь, он не забывал обитель на берегу Байкала, куда им была отправлена специально собранная библиотека.

      Находясь на наиболее удобном в те годы пути в Китай и на Дальний Восток, Посольский монастырь периодически отправлял кого-либо из своей братии для проповеди Веры Православной в Пекин. И хотя многие церковные историки согласно утверждают, что священно- церковнослужители для работы в миссии отбирались «формально», если не случайно, надо отметить, что далеко не все православные миссионеры были из рук вон плохо подготовлены. На содержании Посольского Спасо-Преображенского монастыря находилась Иркутская школа китайского и монгольского языков, в которой обучались будущие проповедники Истины Христовой в Китае (в состав которого в то время официально входила Монголия.) Отметим, что среди воспитанников этой школы, которых также можно назвать и воспитанниками Посольской обители, было немало бурятских детей. Некоторые из них, изучив православное вероучение и одновременно освоив несколько языков, будучи знакомы сразу с русской, бурятской и китайской культурой, впоследствии будут трудиться в православной миссии в Восточной Сибири, и за её пределами.   

***

      Посольский Спасо-Преображенский монастырь, от самого своего основания, был миссионерским центром, и потому время развития миссионерской деятельности в Забайкалье и на сопредельных территориях было временем его расцвета. И наоборот, когда православная миссия работала менее активно или вовсе не функционировала, Посольская монашеская обитель вскоре приходила в упадок.

      После того, как была основана Даурская миссия, и до конца царствования Петра I, миссионерское служение Православной Церкви в Забайкалье если и не при содействии государства, то без помех с его стороны, осуществлялось вполне успешно. Большинство местного населения, бурятов и эвенков, исповедовали древнюю языческую религию – шаманизм, единственную традиционную веру коренных жителей Забайкалья. Проповедь Православной Веры была вполне успешной; местное население относительно легко приобщалась к образу жизни русских, а таковое приобщение начиналось с принятия Православия. К тому же шло постепенное взаимопроникновение русского и бурятского населения Забайкалья, а дети от смешанных браков всегда воспитывались в Православии. Если бы миссионерская деятельность, или христианизация бурятского и эвенкийского населения, шла теми же темпами, что и в конце XVII – начале XVIII вв., то в скором времени, к концу XVIII – началу XIX столетия коренное населения Забайкалья было бы православным. История не знает сослагательного наклонения, однако, нужно помнить и о том, что всякому пути исторического развития существует альтернатива, о которой нельзя забывать, дабы дать давно минувшим событиям верную оценку.

      Политика российского правительства относительно православного миссионерства начинает меняться к 30-м годам XVIII в. Буринский 1727 г. и Кяхтинский 1728 г. договоры с Китаем, бывшие определённым достижением  русской дипломатии и лично С.Л. Владиславича-Рагузинского, содержали один, оказавшийся впоследствии роковым, пункт: Россия соглашалась допустить на территории Забайкалья проповедь ламаизма (тибетская, или китайская, разновидность буддизма), и, само собой, свободное его исповедание. В тот момент тибетских и монгольских лам на забайкальской земле было не более шести, но уже 1730 г. прибыло 50 тибетских и 100 монгольских лам. В это же время в Петербурге пересматривают отношение к православной миссии в Забайкалье. Для того чтобы «не раздражать» китайцев, правительство решило ограничить деятельность миссионеров, а в 1734 г., в царствование Императрицы Анны Иоанновны, православная миссионерская деятельность была запрещена.

      Понимая, что цинское правительство рассчитывало использовать монгольских и тибетских лам в качестве «агентов влияния» на территории русского Забайкалья, российские власти решили предпринять определённые контрмеры, казалось, вполне разумные, если оценивать их только как политические (каковыми они, впрочем, не являлись.) Прибывшим на забайкальскую землю ламам был создан режим «наибольшего благоприятствования». В 1730 г. они были признаны «духовным сословием» в Российской Империи, что означало освобождение от налогов и рекрутчины. Поскольку коренные жители Забайкалья, буряты и эвенки, кроме тех, кто уже был обращён в Православие, исповедовали свою традиционную религию – шаманизм, то российские воинские подразделения, по просьбе лам, разрушают шаманские святилища (обо), а самих шаманов, опять же, исполняя настоятельные прошения лам, власти начинают преследовать. И если православному духовенству была запрещена проповедь среди нехристиан, живущих в Забайкалье, то «ламству» предписывалось обращать как можно большое количество бурят в свою веру. Со временем даже запрещено было хоронить бурята без совершения ламаистских погребальных обрядов. В результате такого активного содействия в 1741 г. в Забайкалье было уже 11 дацанов.

      В Петербурге рассчитывали (и надежды эти, в общем-то, оправдались), что запрет православной миссионерской деятельности успокоит цинское правительство, а быстрое развитие ламаизма в Забайкалье позволит создать там свою, независимую от Китая, юрисдикцию, которую впоследствии китайцам же можно будет противопоставить. В скором времени, когда были закрыты границы для китайских лам, такая самостоятельная забайкальская иерархия ламаистов действительно сформировалась, что сделало невозможным использование ламаизма как инструмента политического влияния Пекина. Однако негативные последствия такое антихристианской политики явно превзошли те внешнеполитические успехи, которых добилось императорское правительство.

      Хотя политическое влияния Китая на Забайкалье посредством вышеописанных действий было устранено, однако китайское религиозное и культурное влияние ни только не исчезло, но и многократно усилилось. Нехристианские народы Забайкалья, в первую очередь, буряты, лишались благодатного слова евангельской проповеди, притом подвергаясь влиянию чужеродного, китайского по своему происхождению, религиозного учения – ламаизма. И в скором времени, в результате инициированного ламами преследования шаманистов, и активного насаждения ламаизма среди нехристианских жителей Забайкалья, у бурят сложилось ложное представление, будто бы ламаистский буддизм – это «исконная» религия бурятского народа, а Православие – русского. Однако, как уже упоминалось выше, Христианство было известно в Монголии за много столетий до прихода русских, а миссионерская деятельность Православной Церкви в Забайкалье началась раньше, чем ламаистская.

      Со скорбью приходится констатировать, что с течением времени положение менялось всё больше в худшую сторону. В царствование Анны Иоанновны, когда ламаисты достигают своих первых значительных успехов в Забайкалье, положение Русской Православной Церкви было очень непростым. Немецкое (или протестантское) засилье тяжко сказывалось на церковных делах, и антиправославная ориентация власти в те годы часто выражалась в открытом антицерковном терроре. Сменившая Анну Иоанновну через короткий срок, после недолгого «правления» Иоанна Антоновича, Императрица Елизавета Петровна, несмотря на известную личную религиозность, часто прислушивалась к рекомендациям воспитанных в петровском духе советников, ставивших государственные задачи выше церковных. Именно она официально утвердила штат в 150 лам.

      Однако самый сокрушительный после петровских синодальных реформ (которые вернее было бы назвать погромом) удар по Русской Православной Церкви нанесли реформы Императрицы Екатерины II, декларировавшей свою приверженность вошедшему тогда в моду принципу «свободы совести». Претворение в жизнь этого принципа в итоге привело к ещё большему утеснению православных миссий, что в сумме с екатерининской секуляризацией церковных владений 1764 г., в результате которой Св. Церковь лишалась своих и без того не слишком больших доходов, а многие монастыри были уничтожены, может быть названо настоящим гонением на Православие.

      Императрица Екатерина II продолжила политику государственного покровительства ламаизму. В 1766 г. в особом совете, составлявшем, по распоряжению Императрицы, новое положение о различных исповеданиях, принял участие бандидо хамбо-лама Заягин. Екатерина II милостиво приняла его, одарив ежегодным жалованием в 50 рублей, и подтвердила разрешение ему «свободного исповедования своей религии». Наконец, была даже введена знаменитая клятва хамбо-ламы, который, при начале своего служения, присягал на верность русскому Самодержцу, и обязывался обратить в ламаизм как можно большее число бурят.

      Кроме ламаистов, получивших в Забайкалье от императорского правительства «карт-бланш», известную угрозу для Православия представляли сосланные в 1756 г. за Байкал старообрядцы, получившие в последующем имя семейских. При запрете православной миссионерской работы пропаганда раскола, если учесть низкий уровень богословской грамотности местного населения, малочисленность православного духовенства и прочие подобные специфические «забайкальские» проблемы, могла представлять большую угрозу. Забайкалью, тем не менее, Господом не было попущено превратиться в старообрядческий край, чему немало способствовала позиция самих семейских, образовавших с первых лет своей жизни в ссылке замкнутые колонии, чьи контакты со всеми «внешними» были сведены к минимуму.

      Политика Екатерины II продолжалась, хотя и несла уже столь ярко выраженной печати европейского «просвещения», и при её приемниках – Императорах Павле I, Александре I  и Николае I. Объяснить это можно вернее всего тем, что последующие русские монархи, среди которых двое, Государи Павел I и Николай I, были достаточно консервативны, не могли лично изучать проблему организации православной миссии в Забайкалье и в Китае. Потому они передоверяли решение вопросов людям не православным по образу жизни и мыслей. Уже при Императоре Николае I статский советник Шиллинг фон Канштадт объехал, в качестве ревизора, все дацаны в Забайкалье. На основе своих впечатлений он составил новое положение о буддийском вероисповедании (в 281 статью), подтвердив законность распространения ламаизма и обязав население Восточной Сибири иметь «многочисленное ламство». Итогом государственной протекции ламаистам к 1846 г. стали 34 дацана, 144 «малых храма», и от 4546 до 5545 лам.

      Почти сто лет всемерной государственной поддержки ламаизма, вызванной ложным пониманием возможностей решения различных внешнеполитических задач, привело к тому, что в Забайкалье православная духовная миссия в XIX в. должна была начинать почти на том же самом месте, где в 1681 г. начинал игумен Феодосий с братией.